На протяжении последнего десятилетия  «Папа» Флориана Зеллера держит пальму первенства.  Энтони Хопкинс уже взял «Оскара» за свою блестящую роль в «Отце», одновременно с ним маску героя  примерили Сергей Маковецкий, Сергей Шакуров, Сергей Гармаш и многие другие актеры.  Спектакль триумфально идет на подмостках европейских и российских театров.   История распада сознания оказалась созвучной зрителю, находящемуся в быстроменяющемся мире, в котором всякий раз приходится заново уточнять место и время своего существования. Человек  XXI века  обречен на «не-узнавание» окружающей его реальности, между «вчера» и «сегодня» – пропасть, и этот разрыв не позволяет воспользоваться привычными представлением о мире. Думается, что болевая точка пьесы Зеллера расположена именно здесь,  деменция  – не что иное, как метафора, символический «эпохальный диагноз», менее всего имеющий отношение к медицине.  Когда-то чеховская эпоха была отмечена появлением «нервных людей», современность явила «человека потерянного».  Успех ижевского спектакля «Папа»  (режиссер-постановщик Олег Сологубов,   художник-постановщик Фемистокл Атмадзас, художник по свету Александр Рязанцев) еще раз показал, что зритель нуждается в проживании подобного спектра эмоций. 

Серое безжизненное пространство, освещенное ровным светом…  На авансцене фигурка маленького человека (Юрий Малашин), играющего с дочками.  Две девочки наряжены в платья ядовито красного и ядовито зеленого цвета.  Два контрастных  цветовых пятна еще более усиливают атмосферу тревоги. Как выяснится позднее, это цветные сны  – всплывающие в сознании Андрэ фрагменты прошлого. Его настоящее – оттенки серого…  Стерты грани хроматического круга, реальность нивелирована,  пелена накрывает гаснущее сознание. Часы потеряны, отныне человек не владеет временем;  напротив, время предъявляет свои права на человека… 

Несомненно, роль Андрэ – одна из лучших на сегодняшний день ролей Юрия Малашина.  Лицо актера становится едва ли не главной «сценической площадкой».  В первую половину спектакля Андрэ еще пытается скрыть свое непонимание происходящего, к финалу  перед зрителем –  измученное лицо, на котором видны следы полной растерянности и отчаяния.  В соответствии  с собственным актерским почерком Юрий Малашин играет на полутонах. Неуловимые движения  бровей, глаз, губ, желваков  хорошо видны  благодаря кинематографической проекции на задник сцены.  Этот технический прием позволяет создателям спектакля не только развернуть сверхкрупные планы и предельно приблизить лицо актера к зрителю – кинематографическая проекция удваивает разворачивающееся на сцене действие, размывает границу между реальностью и ее отражениями. История Андрэ – история обнаженной души. «Мне кажется… Мне кажется, что с меня опали все листья. Все до одного», – произносит герой в финале спектакля. 
Теряя часы, Андрэ теряет не только ощущение времени, но и ощущение пространства. В ижевском спектакле человек в буквальном смысле слова лишен дома. Местом действия  Олег Сологубов и Фемистокл Атмадзас выбирают детскую игровую площадку. Карусель, песочница, горка, лестница, –  все это отчасти  отсылает к теме утраченного детства (потерянного рая).  Это мир, смутно напоминающий Андрэ о прошлом.  По ходу действия внешнее пространство трансформируется – песочница превращается в супружескую  кровать,  карусель – в стол. Граница между улицей и домом исчезает, рушатся стены, защищающие человека от вселенского сквозняка. Дом потерян не только Андрэ, дома лишены и другие герои пьесы. И когда супруги Анна (Екатерина Логинова) и Пьер (Михаил Солодянкин) ложатся в песочницу/кровать, зритель почти физически ощущает соприкосновение с холодным песком.  

Центральным символом  ижевского спектакля является  карусель.  Андрэ кружится на ней; по ходу спектакля  скорость движения все более и более нарастает, вызывая чувство головокружения и тошноты. Карусель – это и символ времени (не случайно имя древнеримского бога времени ‘Вертумн/Vertumnus’ связано с  глаголами ‘вертеть’, ‘вращать’), и символ круга-судьбы, за пределы которой не вырваться человеку, и символ отрыва от реальности (находясь на карусели, человек теряет  пространственные  ориентиры).  Расположенная в центре сценической площадки  карусель уносит героя в «никуда» и «ничто» – в «черную дыру» безумия.  Карусель постоянно кто-то раскручивает, а ноги Андрэ не достают до земли, чтобы остановить это страшное вращение. Впрочем, в  финале зритель осознает, что кружится на той же карусели, что и герои пьесы: 

  Двадцать пять веков
  крутится эта карусель.     
– Художник,     зачем ты ее придумал? 

– Нет, – отвечает художник, 
–  я ничего не придумал,
    я – реалист.  (Геннадий  Алексеев) 

Пьеса Флорина Зеллера – это не только постановка вопроса о распадающейся связи поколений и одиночестве человека перед лицом небытия, но и вопрос о статусе реальности.  Зрителю на протяжении всего спектакля  приходится уточнять – происходят ли события на самом деле, или это только плод больного сознания Андрэ. Где грань, отделяющая подлинный мир  от мира вымышленного? Художник по свету Александр Рязанцев развернул на сцене настоящую световую фантасмагорию. Игра света и теней ассоциативно вызывает в памяти образ «платоновской пещеры». По ходу действия множатся проекции действия, разрастаются тени, эхом перекатывается главное слово – ‘папа’. В лабиринте теней оказываются все герои пьесы,   и,  кажется, что нет выхода из этой «пещеры»…
Обращая своего героя в «маленького человека»,  ищущего пристанища,  режиссер говорит о каждом из нас. Вольно или невольно,  но зритель вынужден примерить на себя маску Андрэ.  «Mors certa, hora incerta», – перефразируя латинское изречение, можно сказать, что неизвестен не только «час смерти», но и  «предсмертный час» человека. Находясь на пороге полного погружения во тьму, Андрэ вспоминает, что у него есть дом, где его ждет мать: «Я… Я хочу к маме. Я хочу… Я хочу выйти отсюда. Чтоб меня забрали отсюда… Хочу к маме. Хочу, чтобы она забрала меня отсюда. Я хочу домой». Завершен круг человеческой жизни, карусель остановилась…  (Когда-то герой гоголевских   «Записок сумасшедшего» также  просил  заступничества   у «матушки небесной»: «Матушка, спаси твоего бедного сына! Урони слезинку на его больную головушку! Посмотри, как мучат они его! Прижми ко груди своей бедного сиротку! Ему нет места на свете! Его гонят! – Матушка! Пожалей о своем больном дитятке!..») 
И все же в ижевском спектакле  есть катарсис. Олег Сологубов ведет разговор  о хрупкости мира, хрупкости человеческого сознания, хрупкости человеческой души… О тонкой ткани существования, сквозь которую просвечивает холодная вечность. И только два слова по-настоящему согревают этот мир – ‘папа’ и ‘мама’.

Текст - Татьяна Зверева 
Авторское название - «Все быстрее бежит карусель...»

Экран и сцена, 2024 № 4, 18 апреля