Комментарий: Очень лёгкий и стильный спектакль! Ритм музыкального сопровождения, подчёркнутый пластикой и точными движениями актёров, акценты сильной доли поворотами головы, мимикой и жестами, общие танцы - очень удачны!Сценография интересна, и актёры прекрасно справляются с движущимися конструкциями газонов-лабиринтов! Актёрские удачи - Ю. Малашин и М. Солодянкин! Как они без реплик на авансцене (в ожидании свидания с тетушкой) держат публику- класс! Игорь Василевский и Антон Петров - достойны всяческих комплиментов! Это ударные роли!

Это просто бомба, молодцы, супер!

Очень понравилось!

Иногда бывает так, что спектакль посмотрел и все: искра, буря, безумие, понял как надо жить... Потом ни написать ни пересказать не можешь - сложно. Вот так у меня с «Визитом». ГЮЛЛЕН-КАБАРЕ Начнем-таки с серьезного. - Дюренматт ориентировался на строй античных пьес, если сильно упрощать, там есть отдельно актер и отдельно хор, а в аристотелевской драме действие стремится «навстречу катастрофе» и именно она интересует зрителя - Дюренматта очень вдохновляло то, что делает Брехт. А еще он любил гротеск, эстетику карнавала и ритуал Если люди с театроведческим образованием разберут «Визит» Шерешевского с точки зрения театра Брехта, всякой каноничности и т.п. то им будет как минимум интересно. Петр Шерешевский сделал из «Визита старой дамы» панк - кабаре двенадцати эпизодах: «приключение одной риторики». Жители Гюллена полтора часа без антракта «вдаривают рок в этой дыре»: играют на музыкальных инструментах, стучат, поют и танцуют, существуют в разных музыкальных жанрах - от панк-рока до жалостливого сиротского репертуара.  Получается макабрический карнавал, показывающий процесс принятия толпой «нужного», удобного решения: как его результат - оправдание убийства. В просвещенной Европе. Если хотите в наши дни. Прикрытое гуманистическими идеалами. Идея подлинной ценности человеческой жизни в контексте удобного обществу решения жутка и прозрачна, как камера Альфреда Илла, у которой вроде и стен нет и убежать нельзя. Пространство, созданное на сцене художниками Александром Моховым и Марией Луккой, состоит из двух уровней: внизу – «солисты» кабаре, главные герои, музыканты, игрушечный Гюллен в миниатюре, который по ходу спектакля будет достраиваться, наверху - на балконе - обезличенный хор горожан. Такая организация пространства дает действу необходимую «прозрачность» - все происходит на глазах у народа. Почти в центре сцены - место одиночного заключения Альфреда Илла с пластиковыми стенами и видеокамерой внутри, изображение с которой выводится на задник. Эффект «говорящей головы» добавляет жути и сапсенса: сидеть в зале и наблюдать как меняется лицо пока живого, но уже приговоренного человека - это реально страшно. Музыкальная партитура, которую написал Ник Тихонов, восхитительно разножанровая: от логичной сиротской песни для выклянчивания денег до хард-рока, блюза и джазовых импровизаций. Финальная песня - история почти мюзикловая и это тоже воспринимается страшно. «Визит старой дамы» - не музыкальный спектакль, а цельное произведение для хора и оркестра, которым управляет Николай Ротов (как интересно, что всеми дирижирует судья:)) Судя по обилию пиратских видео в соцстетях, формат и зрелищность мотивируют зрителей «унести» что-то домой как с концерта. Доведенные до отчаяния жители города скандируют начальные реплики, которые тут же дублируются на экране: «Только и осталось смотреть, как проносятся поезда..», «Самое время приехать миллиардерше», «Курьерскиий.. остановился.. В Гюллене..» Под раскаты шума колес (который получается если стучать руками по пластиковому «столу») в город приезжает миллиардерша с причудами и привозит с собой свиту, восьмого мужа и гроб. Клара Цаханассьян Ольга Слободчикова  одета как звезда и повод есть: настал тот день, когда петь, говорить и заказывать музыку в «гюлленском кабаре» будет она. Ей можно все: и розовый парик и скелет барса, который как  бы намекает (бедная зверушка), и экстремальный вокал. Можно быть парадоксальной, жесткой, земной, можно не стесняться в выражениях, можно одеться на казнь бывшего любовника в безупречное черное платье с разрезом, можно менять мужей как перчатки. Мужья у хозяйки жизни, кстати, соответствующие: очень оригинальные господа, полные фрики. Михаил Солодянкин  сыграл всех, наделив каждого своим обаянием. Лично я голосую за немца с треугольником в блестящем леопардовом пиджаке. Женская часть зала на премьере была со мной вполне согласна. Живущая с размахом госпожа Цаханассьян привезла в Гюллен всех нужных для «суда» людей. С ней приехали двое, которых она называет Коби и Лоби (Елена Мишина и Екатерина Воробьева) никто из гюлленцев не узнал их, потому что они похожи больше на гуманоидов, чем на людей. на вопрос жителей «кто же вы такие?» они и отвечают: «скоро поймете… скоро… скоро… скоро… скоро…». и садятся за клавиши. Говорят одно и тоже, все реплики у них с рефреном - в общем люди странные и устрашающие. Зрителям не придется долго думать откуда инопланетяне взялись в европейской глубинке. Ключ к этому образу очень простой, не буду спойлерить. Единственный «вменяемый» человек в этом паноптикуме - это Альфред Илл, герой Юрия Малашина, который весь спектакль будет «заключен» в камеру, как изначально приговоренный. То, что его убьют - понятно, но важен не сам факт, а движение к нему и первобытная зрелищность убийства как вишенка на торте. Конечно то, что делает Юрий Павлович Малашин в «Визите» - это какие-то неведомые сферы мастерства. На протяжении всего спектакля с его героем никто не взаимодействует напрямую, он существует отдельно, почти не двигаясь и глядя в видеокамеру, проекцию с которой зритель видит на заднике. Крупный план - штука безжалостная, а вкупе с проекцией в высоту сцены безжалостная вдвойне - все должно быть честно. Предельно. И все предельно честно в этом интересном лице, к которому за время спектакля привыкаешь. В «Визите» режиссер намеренно выкристаллизовывает и обостряет основной конфликт, «очищая» пьесу от бытовой «шелухи», сокращая текст, переводя его в песни, сливая второстепенных персонажей в один хор, чтобы показать абсурдность происходящего, которая вот-вот хлынет со сцены в зал. «Пятьсот миллионов городу и пятьсот миллионов разделить между всеми сидящими в этом зале.. Нужно только восстановить справедливость. Убить Альфреда Илла». В зрительном зале повисает пауза, у зрителей учащается сердечный ритм и в общем становится неловко. Первая реакция - самая честная. Безликий говорящий портрет бургомистра не согласился убивать и, гротескный начальник полиции с «одной извилиной от фуражки» тоже был против, а священника никто не спрашивал, у него рыба вместо головы. Не знаю почему рыба, у меня целых четыре варианта, а вы это оправдайте это сами для себя. Священник, кстати, единственный нашел в себе силы сказать Альфреду, что ему нужно бежать. Но ничего не вышло. На него давили морально, запугивали похоронными венками, пели в стиле хард-рока про позор, а потом смягчились и спокойной блюзовой композицией намекнули прямо, что правильно было бы покончить с собой. Чем дальше они поют, чем дольше строят игрушечный городок в надежде, что кто-то исполнит абсурдную просьбу Клары, тем больше становится очевидным, что на сцене разворачивается языческое жертвоприношение. Чтобы началась новая жизнь нужно покончить со старой и будет «перерождение» и все такое. Продукты мы у Илла в долг возьмем, куда ему, даже не скрывая, зачем они нам. еще при его жизни начнем жить «на широкую ногу». Чего тянут то. В полиции его успокоят, потому как все в доле. Жена и дети его тоже успокоят, потому что давно знают Клару. Кто-нибудь, у кого смелости побольше, все равно его убьет. Точно. Только не я. Я не такой. Игрушечный городок начинает строиться и расти, Гюллен забывать нужду, жители задолжать в тайной надежде на скорую развязку, угар кабаре - набирать обороты. На самом-то деле «Видит Бог, наша добрая Клерхен по милости его настрадалась». Вот она, правда. Можно создать себе альтернативную реальность с альтернативной моралью и жить в ней. .И миллиард дадут! Альфред, лишившись поддержки, остается один в своей «стеклянной» камере. Он похож на жука, которого госпожа Цаханассьян ловко прихлопнула банкой. Жена покупает на деньги миллионерши манто, сын - машину. Все живут в эйфории, потому что никто не хочет верить в реальное положение вещей, никому нет дела до мужа, отца, соседа. Клара придет к нему сказать: «Ты погиб, Альфред». Это одна из самых запоминающихся сцен в спектакле, исповедальный разговор двух взрослых людей.  Монолог Илла, смотрящего на обновленный город и на свою счастливую семью, с которой он простился и они поехали в кино - монолог стоика: мир прекрасен, жизнь надо любить. В театре часто все условно. Героя убивают подзвучкой пистолетного выстрела, потом он встает со стула и уходит. Это он так умер. Мы привыкли что на сцене убивают театрально, особенно когда нет быта, отстранение и все такое. «В зале нет посторонних?» Ни души. Человек берет пистолет, просит приговоренного сесть спиной к зрителям и малодушно стреляет в затылок.  По прозрачной стене течет кровь. «Сегодня погуще намешали» - подумала я, потому что это был второй показ, но внутренне дернулась. Зеркало камеры повернули на зрителей. «Визит» - это «проверка на вшивость», на важные маркеры, исследование человеческой души. «Ёкнет» у тебя где-то значит ты еще «живой». После жертвоприношения принято петь и танцевать, вот и гюлленцы, не отличаясь от своих древних собратьев, споют мажорную песню про миллиард, достойную бродвейской сцены, а тело Альфреда Илла будет все еще находиться в одном с ними пространстве. Зрители будут хлопать, потом кто-то остановится и подумает: «Мы все убили Альфреда Илла, потому что никто ничего не сказал»... P.S. Обнимаю весь Русский театр, кого знаю и не знаю. @polina.zonova.1

Спасибо за хорошее настроение и такую динамику чувств.

Это просто надо идти и видеть. Спасибо!

Меняются времена, а люди все те же. Спасибо за такую откровенную правду жизни. Это было красиво и очень смело!!!

Просто великолепно. Спасибо.

«Визит старой дамы», поставленный Петром Шерешевским в Русском драматическом театре Удмуртии, оказался спектаклем страшным, ярким, совершенно, на мой взгляд, сумасшедшим, и в этом безумии особенно прекрасным. Жанр обозначен (и обозначение мудро выводится на экран – не все зрители внимательно изучают программку и анонсы) как панк-кабаре в двенадцати эпизодах. Подзаголовок – приключения одной риторики.  Оправдать себя популярным выражением «нельзя, но если очень хочется, то можно» бывает соблазнительно донельзя. Спектакль становится своего рода жестким исследованием того, как происходит оправдание удобного решения, как рождаются лозунги, отсеиваются неподходящие факты и корректируются подходящие. Процесс адаптации личного выбора к образу честных европейцев и христиан занимает полтора часа, и вот уже «мы никогда не осудим» превращается в «мы обязаны осудить». Ведь это приключения не морального выбора, а риторики. Пространство художниками Александром Моховым  и Марией Луккой создано двухуровневое: внизу главные герои, музыканты и небольшой игрушечный городок с железной дорогой; наверху, над сценой возвышается своеобразный «балкон» для хора горожан. Люди в сером, каждый из которых одновременно представитель общей массы и обладатель индивидуального лица, вместе составляют единый организм – город Гюллен, который почти полтора часа беспрерывно поет, стучит и танцует. Спектакль не просто музыкальный, он своего рода сам – музыка, произведение, разыгранное по нотам с хором, солистами и дирижером (он же судья, он же дворецкий) – Николаем Ротовым. В партитуре можно встретить самые разные жанры, от «жалостливой сиротской» до жестких ритмических фрагментов или блюза. Многие композиции, написанные Ником Тихоновым, могли бы стать хитами, будь спектакль записан на диск и выпущен отдельным альбомом. Про трек-постскриптум «Неестественный отбор» вообще молчу, он, вопреки запретам на видеосьемку в театре, с вероятностью 99% и так разойдется по соцсетям и будет выучен постоянными зрителями наизусть. Музыкально в спектакле далеко не все собственно панк, но в целом по духу – панк и есть. Начинается действие громко и «плакатно», реплики-лозунгами разоренного городка дублируются крупными буквами на экране. «Но Бог денег не платит!». Под производимый артистами грохот, имитирующий стук колес, в город прибывает миллионерша Клара Цаханассьян: на ней ядовитого оттенка парик, а в руках она держит скелет представителя семейства кошачьих (надо думать, черный барс заранее «всё»). Спектакль стал бенефисом актрисы Ольги Слободчиковой Ольга Слободчикова (Olga Slobodchikova): ее Клара в безумном кабаре хозяйка, она неумолима и безжалостна, но одержимости местью в ней нет. Процесс восстановления справедливости запущен и сбоя не даст, так что миллионерша может позволить себе что угодно: крик или шепот, розовые перья или подвенечный наряд, любую откровенность и каких угодно мужей.  Седьмой, восьмой и девятый мужья миллиардерши – форменные фрики совершенно разного вида, во всех трех ролях – Михаил Солодянкин. Его умение перевоплощаться здесь во всей красе: пугливое существо с маракасами, томный немецкий артист с треугольником, ну и феерический ученый – лауреат Нобелевской премии (спойлеров не будет, но таких ученых свет еще не видывал).  Еще одна важная часть «свиты» миллионерши – Коби и Лоби, сыгранные Еленой Мишиной Елена Мишина и Екатериной Воробьевой. Лысые, с неестественно выбеленными лицами и в темных очках, они походят то ли на инопланетян, то ли на андроидов, то ли на продвинуто-бесполых созданий из далекого будущего. В любом случае, от их ответа на вопрос «кто же вы такие?» - «скоро поймете… скоро… скоро… скоро… скоро…» становится жутко, поскольку понимание это явно не принесет с собой ничего хорошего.  Единственным нормальным человеком в этой по меньшей мере странной компании представляется герой Юрия Малашина, несчастный Альфред Илл. И снова об отсутствии реального выбора: в первые минуты спектакля он входит на сцену и сразу оказывается в небольшой прозрачной пластиковой камере. Илл изначально осужден, остается только дождаться неизбежного: приезда Клары, суда, приговора. Крупный план актера от начала и до финала выведен на проектор над «городом», вся история фактически дается через его оценку. «Вот и осталось в жизни – смотреть, как проносятся поезда» - громко кричит кто-то из жителей Гюллена. Он утверждает вроде бы про себя, но в контексте нервного лица Альфреда Илла кажется, что это и про него. Работа Юрия Павловича, как мне кажется, идет на каких-то высших границах актерских возможностей. Огромный крупный план и полная невозможность «спрятаться» за что-либо – музыку, пластику, даже партнерского взаимодействия в привычном понимании слова здесь не происходит. Но и в таком странном, скованном обстоятельствами способе сценического существования есть органика и даже какая-то естественность, есть широкий спектр проживаемых эмоций: смущение, неловкость, смирение, раскаяние, паника, любовь, ужас, принятие, - что там еще может почувствовать человек, получивший вместо встречи с первой любовью смертный приговор?.. Эпатажная форма еще сильнее обостряет конфликт, и в определенный момент зритель оказывается включенным в него не только как сторонний наблюдатель. «И 500 миллионов всем, сидящим в этом зале», - буднично предлагает Клара Цаханассьян публике. Нужно просто восстановить справедливость – убить Альфреда Илла. Только и всего. Каждый получает возможность сравнить свою реакцию с реакцией жителей Гюллена. Каждый может прислушаться к себе и проверить честность своей реакции. Сцена суда становится своеобразной отсечкой, разделяющей спектакль и зрительскую оценку происходящего на «до» и «после». Все, что «после», относится уже и непосредственно к тебе, каждый человек в зале. Что ты об этом думаешь? Можно убедить себя в чем угодно, главное – очень сильно этого хотеть. И свято, истово уверовать, что так оно и есть. Соизмерять не обстоятельства с представлениями о морали и нравственности, а нравственность подогнать под обстоятельства. И ничего, сойдет. Главное – верить. Это вам и священник скажет, вон тот, с огромной рыбой вместо головы. Если кому-то любопытно, почему рыба, то я лично понятия не имею, но мне она ужасно нравится. Трактовок может быть множество, особенно с учетом экскурса в историю христианства, но можно и просто любоваться этим сбежавшим от Босха существом. Компанию ему составляют безликий портрет (Бургомистр) и человек-фуражка (Полицейский), все вместе – весьма характерное «высшее общество» Гюллена. Существа-функции формально даже сами не разговаривают (каждого такого персонажа озвучивает у микрофона второй актер). После суда кабаре продолжается: шумно, эффектно, громко. Горожане то в стиле тяжелого рока поют о позоре Альфреда Илла, то элегантным блюзом дают понять, что он мог бы «покончить с собой», контрастом музыки и текста усиливая ощущение кошмара. …а маленький игрушечный городок постепенно оживает, строится дальше, становится больше. Его строят в том числе жена и дети Илла, ранее никак не персонифицированные среди прочих горожан. Они уверены в том, что все будет хорошо, потому что им уже хорошо – теннисный корт, машина, меховое манто. Это ли не долгожданное счастье… Монолог Альфреда, в последний раз смотрящего на Гюллен, звучит сдержанно, но проникновенно. Такой же негромко-интимной становится сцена его разговора с Кларой. Первый (но не последний) раз по ходу действия в его пластиковую камеру кто-то заходит. Меняется свет, на актрисе больше нет вызывающего грима, и, лишенные прежней театральности, они ведут свой первый по-настоящему живой диалог. При виде миллиардерши Цаханассьян в камере Илла вдруг возникает ощущение – а ведь и она тоже обречена на своего рода гибель. Даже, пожалуй, была обречена намного раньше, чем ее возлюбленный. И то, что Клара имеет право выйти наружу, а он – нет, сути вопроса не меняет. Два человека наконец-то могут быть всерьез откровенны, и их разговор становится одной из самых красивых и чувственных сцен спектакля. Казалось, в воздухе уже висит поцелуй и прощение в любви, но… Процесс запущен, а старая дама приехала не для того, чтобы прощать. Ужасное чувство, иррациональное по сути, но закономерное, настигает в финале невольно и внезапно – а почему я-то ничего не сделал(а)? Значит, и я виновата, потому что на решение общины было дано мое молчаливое согласие. На ум приходят и другие такие собственные соглашательства, пусть речь в них была не о человеческой жизни. Да ведь и в спектакле поется, что «речь не о деньгах». Суровое зеркало камеры, направленной в зал, еще больше усугубляет ощущение личной причастности – и личной ответственности. На двух показах – прогоне и премьере – во время заключительной песни про «Миллиард» (если только мне не померещилось) случилась одно и то же. Мажорно-солнечная, ритмичная, стилистически напоминающая одновременно финальные хоровые номер мюзиклов и баптистскую музыку, песня логически требует аплодировать в такт. Часть зрителей действительно начинает аплодировать. Но спустя несколько секунд все прекращают, потому что инстинктивную реакцию на ритм догоняет осознание: чему хлопаете, господа? И становится еще страшнее. P.S: если необъективно и эмоционально, то на одной из первых реплик «Вот и осталось в жизни – смотреть, как проносятся поезда» у меня попросту отъехала крыша далеко, надолго и основательно. Я беззвучно плакала, когда Юрий Павлович Малашин читал финальный монолог Илла. «Визит старой дамы» стал первым за много лет спектаклем, который я внутри себя переживаю уже неделю и неизвестно, сколько буду переживать еще. А еще спектаклем, который у меня в голове само собой разошелся на цитаты (в том числе музыкальные, нет, я все еще не могу перестать напевать блюз и «жалостливую» про «суды для бомжей и приют для несчастных…»). Я посмотрела «Визит…» два раза подряд – и со второго «накрыло» сильнее, чем с первого. Вся постановочная команда проделала фантастическую работу, и это стало моим большим театральным счастьем – быть на премьере.

Когда пришёл на спектакль, а попал на рок-концерт. Были вчера в Русском Драмтеатре на предпоказе новой постановки Петра Шерешевского «Визит старой дамы». Он просто взял и упаковал сложные темы в разухабистое панк-кабаре. История обманчиво начиналась с нищеты и сумасбродства, но в итоге из-под маски сумасбродства проступила трагедия и месть, а нищета... Нищета осталась, подтвердив, что в ней нет благородства. Авторы говорят, что в центре всего два героя — лавочник Альфред Илл и миллионерша Клара Цаханасьян. Но все забывают, что есть ещё один персонаж — серый и безликий. Персонаж, который чуть ли не перекрывает остальных, делит ответственность на всех, с песнями и плясками требует для себя жертв — смерти и денег. И этот персонаж — толпа, население забытого города Гюллена. Иногда от неё отделяются бургомистр со стёртым лицом в золотой раме, товарищ полицейский, которому глаза закрывает форменная фуражка, и священник, немой, как рыба. Но все они остаются страшной абстракцией, лишённой индивидуальности. Здесь снова нет границы между залом и актёрами на сцене — занавес снят и яркие многофункциональные декорации с прозрачным кубом видны сразу же при входе в зал. Иногда герои оказываются между рядами или задают вопрос зрителям, но не получают ответа. Именно это делает нас в итоге соучастниками преступления, и нам продемонстрируют сей факт во всей красе. Это самый высокотехнологичный спектакль РДТ из тех, что я видела. Видеотрансляции в режиме онлайн, рок-музыканты на сцене, массовый степ руками. Это потрясающие актёрские перформансы Юрия Малашина и Ольги Слободчиковой, дивные эпизоды Николая Ротова и Михаила Солодянкина. Просто сильно, весело и смело. Это жонглирование риторикой, когда тебе нужно что-то оправдать, пособие по психологии масс и неумеренному потреблению. Пособие яркое, красочное и музыкальное. Посмотрите, если будет возможность. Это очень хорошо. Потому что зло начинается с малого.