В апреле, в рамках гранта Союза театральных деятелей России «Командировка критика», на спектаклях нашего театра побывала театральный критик из Санкт-Петербурга Оксана Кушляева. Ее подробные, глубокие и точные разборы были очень интересны и полезны труппе - актерам, режиссерам, руководству театра. Но, возможно, они заинтересуют и зрителей тоже, помогут им взглянуть на спектакль через профессиональную оптику. Поэтому мы решили опубликовать текстовые расшифровки выступлений Оксаны Кушляевой. Читайте!

28 апреля: «Театр»

 
Все мы  - и искушенные, и не искушенные зрители смотрим спектакли в контексте собственных ожиданий. От «Театра»  - с моим опытом просмотра множества спектаклей  - ожидания были невысокие. Я, к сожалению, не видела  удачных спектаклей, не везло мне с Сомерсетом Моэмом. Может быть потому, что трудно сегодня ставить этот спектакль так, чтобы он имел зрительский успех, с одной стороны, а с другой, чтобы там было  если не исследование, то хотя бы художественная составляющая. Поэтому мои ожидания были связаны не столько с романом Моэма, сколько с режиссером - Владимиром Золотарем.  

Действительно, и с этим материалом Золотарь работает как художник и делает эту историю достаточно индивидуальной. Не хочу сказать, что в романе Моэма нет какой-то театральной правды, какого-то наблюдения за жизнью театра, -   безусловно, есть. Но  для нашей эпохи оно слишком обобщенное. То, как живет театр, как устроена его природа или из чего состоит природа актрисы – в этом тексте сегодня выглядит слишком усредненным и все это хочется как-то уточнить. Мне кажется ваш спектакль именно этим и занят. Какими-то уточнениями, которые для меня, как театрального зрителя, очень узнаваемы. Я не знаю, что видит там  обычный зритель, не  специалист-театровед, но думаю,  заглянуть за занавес, посмотреть как все в театре устроено и действует – интересно  зрителю всегда. И режиссер начинает с ним играть с самого начала  - этими стоп-кадрами,  этими «Поехали!», «Начали!»,  двигающимся занавесом. Это такой вход в театр, предложение  игры. Мы видим, как существует актер где-то на границе между  «играю роль» и «не играю роль»,  видим, как  он разговаривает с поклонниками, с обслуживающим персоналом. Все эти грани точно простроены у вас в спектакле. И такого я не видела нигде. Это с одной стороны. А с другой стороны, в этом спектакле есть еще  разговор о театральном вкусе. Владимир Золотарь и художник  Наталья Зубович  сумели сделать театральный занавес  не просто занавесом, а частью сценографии, так чтобы это работало как игра. Есть тут такая ирония по поводу театрального вкуса. Когда в начале спектакля Майкл гордится всем этим окружением и говорит, что это он все придумал, я вспоминаю ситуацию, когда мне показывают с гордостью что-то в театре и говорят, что у них это самое красивое. И сразу понимаешь эстетический уровень этого театра...  

Герои спектакля как будто приглашают нас в свой мир, приглашают посмотреть, как устроена их жизнь. Джулия все время дает интервью, рассказывает о себе на  камеру, и ты ждешь, что сейчас тебе расскажут правду-неправду. Но тут всю правду  о себе персонажи  продают сразу: понятно, как устроен их мир, какие ценности и какие отношения меду людьми. Хотя идет разговор о том, что не понятно, где актриса играет, а где живет,  где  у нее маска, а где настоящее лицо А оно настоящее – везде и всегда. Для меня это очень увлекательное размышление. Вы идете дальше салонной обобщенной истории. Степень обобщения  в спектаклях по «Театру» для меня всегда бывает чудовищной – какие-то картонные костюмы, какие-то картонные герои, какая-то у них «лондонская» жизнь, которую «скрипя» изображают артисты в не очень лондонских костюмах, не очень по-лондонски владея театральной речью…  Как-то все это изображается, но ничего не добавляется своего. А здесь  поперек всего этого «салона» вдруг очень много знакомого, хотя и сдержанного, «хулиганства». Особенно когда идет эпизод  с кастингом Эвис Крайтон, тут уж хулиганство настоящее! Нигде так не кастингуют как в России, начиная от ГИТИСа, до какого-нибудь УренгойскогоТЮЗа. Такая  степень унижения происходит в очень определенных контекстах и ее узнаешь. Это сделано очень смешно, а с другой стороны,  сдержанно, не уходя  в капустник. Все время есть ощущение, что чуть-чуть отходим и  снова возвращаемся  и делаем вид, что  играем  салонную пьесу.  И это  тоже  определенная игра. Герои разговаривают о красоте, о своем вкусе, великолепных платьях, о великолепном мире,  а ты видишь такой провинциальный театр, причем очень красиво придуманный. И занавески – под одним углом красиво, а под другим… люди живут в этих занавесках, обедают на театральных кофрах, спят на них же – они посвятили себя театру. И в этом тоже такое ироническое снижение  их «высокого служения театру». 

В спектакле много  иронического снижения того, что герои о себе  говорят. И удивительно смотреть, как с таким материалом работает режиссер. Золотарь не то чтобы ломает шаблон, нет, история остается вполне традиционной, но при этом есть точный разбор. Кажется, что такие пьесы никто не разбирает, их просто «протанцовывают», но в вашем спектакле все разобрано, выделены события, эмоции. Берется нехитрый, но здесь очень  хорошо работающий,  прием с камерами. На крупном плане ты всегда «досматриваешь» за героями, открываешь в них нечто новое. И актеры очень хорошо эти планы делают. Они никогда не срабатывают вхолостую.  Для меня, если прием берется, то он должен чему-то помогать, что-то переворачивать, быть каким-то другим способом рассказа, и он именно так и действует. Правда, в какой-то момент он исчерпывается и перестает работать, но в начале спектакля, когда надо задать героев и когда я должна узнать их чуть больше, чем они сами считывают друг друга,  - у меня есть такая фора. Я вижу, например, на крупном плане Томаса – Григория Трапезникова, -  который разговаривает по телефону. И я очень хорошо понимаю этого героя,  насколько он наглый и как он делает этот звонок – без трепета. В воображении актрисы вырисовывается робкий юноша, который преодолел себя, чтобы сделать этот звонок, а мы видим достаточно циничного человека.  С другой стороны, когда мы видим его далеко на сцене, он  такой почти опереточный  герой с этими своими танцами, с пластикой услужливого лакея. То есть возникает какой-то зазор между тем, как он существует в пространстве спектакля и как он существует на крупных планах… Так же и  Майкл  - Михаил Солодянкин – его первый крупный план в самом начале спектакля, а  потом он как бы все время уходит на периферию.Он чем-то занимается, он весь этот мир  как-то администрирует,  но в основную интригу как будто не включается. У Майкла не так много будет крупных планов, но вот этот первый  для меня достаточно драматический. Ты понимаешь, что именно Майкл приводит Томаса в эту историю. Зачем он это делает, причем делает так навязчиво?  И это отправная точка, откуда случается все это невероятное происшествие.  И дальше, несмотря на то, что герой делает вид, что он вообще ни при чем, ты следишь и пытаешься понять, что у него за  роль во всей этой большой театральной истории. Кто он в этой театральной реальности?  Его непробиваемая неподозрительность,  конечно, не кажется  просто наивностью или равнодушием, это   намеренное действие. И из-за одного крупного плана, мне уже интересно о нем думать и за ним следить. 

Далее иду  по персонажам, которые окружают Джулию Ламберт. Роджер, ее сын,  появляется только во втором акте. Но при этом  его вопросы, его попытка поднять прозрачный занавес воспринимаются как желание снять эту «театральщину» и выйти в реальность.  Но это может быть обманное желание, потому что  все здесь реальность и есть. Роджер – Александр Васин -  очень быстро берет внимание, быстро становится убедительным и живым характером. И эта странная драматургическая условность, что у героини где-то есть сын, но он появляется только тогда, когда требует интрига, здесь очень понятна именно из-за  характера героини, из-за  их семейных отношений.  Для этого Роджера ничего не является событием. Это  классно объясняет характер  героя и его выход на разговор с матерью очень ожидаем,  хочется услышать от этого героя его правду. 

Все небольшие роли необыкновенно точно схвачены. Это не картонные персонажи. Казалось бы, вот есть еще один артист, который подыгрывает Джулии, есть какая-то Долли, у которой занимают деньги, есть какой-то лорд,  с которым у Джулии длительные отношения «цветодарения»... И у каждого из них здесь есть своя  история. Вот артист Арчи Дэкстер - Антон Петров. Очень узнаваемый театральный тип.  Режиссером придуман и актером сыгран очень классный переход в его существовании. В салоне он изображает человека аристократических манер, такого уставшего лорда, а потом они с Джулией играют сценку и оказывается, что это какой-то комический странненький персонаж, который выйдя на сцену, тут же потерял свое достоинство. Сыграв сцену, он возвращается в прежний образ и очень гордится собой. Такие наблюдения,  очень точны, они поражают, их не ждешь в разработке этого материала.
Что касается общения Джулии с Эми (Ирина Дементова), здесь тоже все очень узнаваемо. Мне кажется,  тут какая-то правда о  происхождении Джулии приоткрывается. И в России, и в Лондоне актеры – люди не аристократических кровей, а возможно, из самых неблагополучных семей и слоев. И в какой-то момент это проскакивает, и тогда  чувствуешь какую-то правду и благодарность этому спектаклю. И думаешь, что это не про ТЕАТР, а про театр. Про тот, который ты так или иначе знаешь. 

Забавны и точны Долли (Ольга Слободчикова) и лорд Чарльз (Николай Ротов).  Долли, хозяйка жизни, у которой одалживают деньги, лорд Чарльз, старый поклонник, с которым можно вести только душеспасительные  беседы…  Зрителю оскорбиться не на что, все остается в рамках салона. Но какие-то черточки найдены очень точно. И когда смотришь все это, с одной стороны все это милые и прекрасные вещи, а с другой стороны, ловишь себя на мысли: боже, да это же все ужасные отношения, это какой-то извращенный мир.  Вот такие «качели».
Что касается Джулии Ламберт, которую играет Елена Мишина. Здесь у меня есть ощущение, что я  смотрю спектакль не про какую-то великую британскую актрису, которая собирается соревноваться с Сарой Бернар. Нет, я смотрю историю про наш театр, провинциальный такой,  кочевой театр. Мне иногда кажется, что это какая-то кочевая труппа, в которой все убеждают себя, что у них абсолютный успех, что они абсолютно талантливы, у них прекрасные сборы (хотя есть намеки, что сборы-то не очень и   поклонники тоже в общем-то поиздержались!). И это ощущение возникает во многом из-за героини, в которой много растерянности, мы видим это на крупных планах. Когда ей нужно отвечать на вопрос об успешности, у нее даже маска сползает, потому что   нет сил  эту успешность изобразить. При вопросах  «Вы счастливы? Вы успешны? Вы довольны?» что-то с ней происходит, какая-то ломка от неправды, которую надо сейчас изображать. Они очень драматичные, очень сильные эти планы, и они про какую-то нашу жизнь. И унижает соперницу она тоже очень по-российски. С одной стороны,  деликатно - она не говорит ей ни одного оценочного комментария: вы неталантливы, у вас говор, вам надо подучиться – но все это как-то подразумевается. Александра Олвина – Эвис -  тоже отыгрывает человека, который старательно не замечает, что ее унижают, она готова проглотить все, чтобы только запрыгнуть в этот театральный мир. На это больно смотреть. Таких кастингов я тоже видела достаточно много. И  при этом Джулия  выглядит очень несчастной. Это парадоксальная сцена:  она унижает соперницу, но это тяжелая ситуация для нее.  Там сидят ее сын и ее любовник, и она не может унижать Эвис впрямую,  надо как-то вывернуться наизнанку… Там есть отчаяние. Она потом собирается, выдумывает последнюю интригу, но выдумывает уже после. А в этот момент, она в самой уязвимой ситуации, хотя  вроде бы доминирует. В этом классный театральный парадокс. 

Мне чуть-чуть не хватает в этом спектакле какого-то выхода за раму пристойности – его все время ждешь, но он слишком дозирован. Хочется чуть-чуть жестче поступить с Джулией
И самая большая проблема у меня с ожиданиями возникла в финале.Когда происходит история с поднятием занавеса (а его буквально поднял Роджер – все, хватит играть!) и включился свет  -  это хотя и избитый театральный прием, но очень сильный прием. И после него хочется откровений уровнем выше, чем были в крупных планах на камеру. И тут почему-то режиссерское решение буксует: Джулия снова садится за камеру и снова рассказывает о себе. А хочется чего-то другого –  ее отчаяния  или еще большей театральности, или она собирается и выдает совершенную фальшь.Хочется чего-то, что ломало бы прием, который уже 10 раз срабатывал. Занавес поднимается - это суперобещание – что-то должно произойти. А дальше происходит тот самый театр, в котором она побеждает, но это случается формально. Это уже просто рассказ, как все случилось, а театральной победы на глазах изумленной публики не происходит. В театре вообще очень сложно показать, как это бывает, в отличие от спорта. Сейчас даже критики не пишут «это был очевидный успех», как писали в 19-м веке. Британская пресса в конце статьи ставит спектаклям звездочки и этими звездочками театр распоряжается как статусом своего спектакля, они буквально монетизируются. На спектакли пять звезд – билет стоит столько-то, четыре звезды – столько-то и т.п. Как  ресторан. Хочется, чтобы театр изобрел какую-то форму, в которой очевидность  победы Джулии Ламберт над Эвис была ясна настолько, что Томас тут же сдал свою молодую возлюбленную и вернулся обратно. Здесь для меня не хватает театрального розыгрыша. И это самое большое разочарование. 
И еще у меня возникло ощущение, что вы не попали в ижевского зрителя.  Может быть,  все эти хорошо сделанные истории, как в американском кинематографе 50-х годов, могли  развиваться медленно и спокойно.Современный зритель привык к историям в формате летящих час двадцать. И спокойного развертывания - природы, характеров, актерской жизни, зрителю недостаточно. Он хочет знать, кто кому изменяет, у кого с кем какие отношения. Если бы  режиссер надавил бы  на историю адюльтеров и ритм задал бы другой, зритель, возможно, пошел бы на такой спектакль с большей охотой. Хотя если вывезти этот спектакль в Петербург, не сомневаюсь - он найдет своего зрителя.


Для меня актерски это очень ансамблевый спектакль все придуманы, все живые, это спектакль о дурноте театра, но при этом показывает власть театра