В начале был... Ёжик

- Какое у тебя самое первое воспоминание в жизни?

- Из детства?..  Мне было года три, может чуть больше, и я заболела очень сильно. Мне было плохо, и я помню, что папа носил меня на руках, я висела у него на плече, и он просто ходил со мной по комнате,  и мне становилось легче. 

- А где это происходило?

- Я родилась и до 16-18 лет жила в поселке Зауральском Челябинской области. Мама работала архивариусом в конструкторском бюро, а папа – он у меня инженер по черной и цветной металлургии – был заместителем начальника цеха.

- Какие-то не сельские профессии…

- Нет, хотя родом и мама, и папа из деревень. Мама из Красноярского края, папа с Брянщины.

- А твои первые театральные впечатления?

- Наверное, когда я сыграла свою первую роль.  Это была роль Ежика на выпускном из детского сада. Так получалось, что в садике меня никогда не рассматривали как артистическую натуру, но у меня было важное достоинство – я очень быстро запоминала текст.  Сценку, где Ежик – учитель, должен был играть Васька Пшеничный. Он все ходил-ходил, но  так ее и не выучил.  И вот уже выступление, а текст никто не знает! А его там  пять страниц! Ну и, в общем, попробовали меня, я с ходу весь этот текст рассказала, и роль Ежика на выпускном стала моя! 

- А в профессиональном театре когда впервые побывала?

-  Когда училась в музыкальной школе. Нас  постоянно возили в Челябинск, чаще в Театр оперы и балета. Балет «Щелкунчик»  я посмотрела раз пять, пока училась. Сначала мы ехали на «Красную шапочку», но там произошла экстренная замена спектакля – и был «Щелкунчик».  Потом мы изучали музыку Чайковского, и уже специально поехали на «Щелкунчика».Я сидела, но уже все знала.  Потом мы поехали с классом, и это опять был «Щелкунчик». Я уже наблюдала за знакомой историей и отмечала детали: О, этот артист поменялся, а вот  этот артист другую партию исполняет, а эта как постарела…  А еще помню, когда мы были на опере «Снегурочка», меня глубоко потрясло, что Леля пела женщина: она же женщина, почему она поет мальчика?  

- Удалось смириться с оперной условностью?

- С трудом. 

- А драматические спектакли?

- Драматические детские спектакли, как ни странно, на меня особого впечатления не производили. Но вот самый яркий, запоминающийся спектакль, это когда я училась уже в 11-м классе и ездила на курсы для поступления в театральный институт, я посмотрела там спектакль по  пьесе «Овраг».  Он назывался «Собаки», его играли студенты 4-го курса. Он произвел на меня очень сильное впечатление, что называется, до мурашек, до слез.  И даже на выпускном экзамене я выбрала свободную тему - «Я хочу вам рассказать о фильме, о картине, о спектакле». И вот все свои эмоции, все свои переживания  я выплеснула на бумагу. Сочинение сдала одной из первых и когда собирала вещи, видела, что вся комиссия туда просто носами уткнулась. И моя классная руководительница показала мне руками - две пятерки…  Это, наверное, тот спектакль, который повлиял на дальнейшее решение, на убежденность, что я выбрала правильную профессию.

Прощальный молонолог Джульетты - своими словами

- А еще какие-то варианты были?

- В 16 лет очень сложно определить, кем ты хочешь быть. Хотела заниматься теорией музыки, мне очень нравилась музыкальная литература, сольфеджио в музыкальной школе. Мне очень нравились химия, биология - в какой-то момент я думала, что на химбио пойду.  Думала, буду парикмахером, потому что нравилось плести косы.

- и собственные в том числе…

- Да, да… А потом,  поскольку я вела очень активную жизнь в школе, была  председателем класса, президентом актива школы, я подумала, что стану педагогом-организатором.  И, собственно, в Институт культуры мы с папой поехали, чтобы узнать правила поступления именно на эту специальность.  Но случилось так, что папа со мной не пошел, мол все, ты взрослая, иди одна… И вот 16-летний ребенок заходит в большой ВУЗ и видит огромную стенку с приемными требованиями.  Я начинаю читать все подряд – и вдруг вижу:  режиссер любительского театра. Как звучит? Потрясающе!  Что это такое – не знаю. Но звучит красиво.  В приемной комиссии мне говорят, а сходите на кафедру, там вам расскажут. Иду на кафедру, через какие-то подвалы, где какие-то люди странные носятся в купальниках, в лосинах, мальчики с двенадцатью хвостиками на голове, какие-то вопли… Я иду как в фильме ужасов каком-то. И вдруг такой строгий голос: девушка, вы куда? Какой-то дяденька в пиджаке, при галстуке  начинает строго со мной разговаривать, расспрашивать… Я переминаюсь с ноги на ногу, говорю, вот, хочу поступать, но не знаю, что это такое, расскажите. А что тут рассказывать? Поступление очень сложное, процент выпуска еще меньше, вот нынче семь человек только выпускается. В общем, часа полтора по ушам, можно сказать, ездил… Но рассказал так, что после этой встречи я пошла и написала заявление на факультет режиссуры.  Причем не любительского театра, а профессионального. Потом, когда пришла на прослушивание, вижу, толпа сидит. Педагог спрашивает, поднимите руку, кто пошел на актерское отделение. И все поднимают руки. Я думаю: раз меня сюда послали, значит это то же самое. И как все поднимаю руку.Педагог посчитала и говорит, ну все понятно, те, кто руку не поднял – режиссеры.  Я туда-сюда, а все, поздно уже. Но я так подумала: поучусь, не понравится – переведусь. А самое забавное - оказалось, что этот дяденька в пиджаке  и галстуке, который мне все так красиво и интересно рассказал, он был вахтер и по совместительству рабочий сцены.  И звали его Лев Юрьевич Столбов. Я до сих пор благодарна этому человеку, что он  так круто развернул мою судьбу. Потому что  послал бы он меня тогда – иди отсюда, девочка, нечего тебе  тут расспрашивать, и была бы я педагогом-организатором.  

- С чем ты поступала?

-  На первое прослушивание я пришла с одним единственным произведением в голове, это был – ни больше, ни меньше – монолог Джульетты: «Все прощайте. Бог весть, когда мы встретимся опять…»  До сих пор этот текст помню.  Единственный раз, когда я была Джульеттой. Это был даже не вступительный экзамен, а первый отборочный тур,  когда рекомендуют или не рекомендуют к поступлению. Там тоже интересная ситуация произошла. Приехали же поступать ребята из разных городов. И передо мной мальчишечка попросился, Сережа, он был из Копейска. Он то ли на автобус, то ли на электричку опаздывал, и говорит, можно я сейчас первым отчитаю и побегу.  Он прочитал монолог Липочки. Прочитал очень интересно, ему сразу пишут на заявлении «рекомендую».  А я стою вторая  и понимаю, что у меня тоже Липочка, но я же так не смогу?   И решаю читать  Джульетту. Читаю в тумане каком-то, и понимаю, что сочиняю текст на ходу… Явно не Пастернаковский  перевод,  какое-то мое личное сочинение, но я дошла до конца, очнулась, смотрю - какие-то странные глаза у педагога.  Я понимаю - ну, все. Беру шубу с подоконника и начинаю тихо уходить. А педагог мне говорит: « Куда? Мы еще не закончили».  Я положила шубу, сижу дальше.  Выходят дети, читают. И все говорят: я занималась там-то, я училась у того-то,я училась в такой-то школе, в такой-то студии.  А я сижу расстроенная - мне-то нечем похвастаться. Я нигде не была, нигде не выступала... Потом меня попросили еще сыграть этюд «Вокзал», где я была человеком, который проспал свой поезд… В общем,  сидела печальная и грустная, и вдруг слышу - меня«рекомендуют».  Вот тут у меня вторая жизнь началась! Я активно готовилась к поступлению, но еще тогда поняла, что педагоги все для себя уже решили. Такая была игра: «Вот это ты будешь читать на втором туре… ну, если, конечно, пройдешь… А это на третий тур… ну, если поступишь…».  То, первое прослушивание, вот эти странные глаза Риммы Георгиевны Щукиной… Уже на четвертом курсе, когда мы стояли с ней в буфете студенческой столовой, я ей призналась, что когда поступила у меня полгода был какой-то ступор, транс – я ничего не понимала. И  очень сомневалась, туда ли пошла. На что она, улыбаясь, сказала, ты знаешь,  а  вот мы-то как раз не сомневались. И уже при недавней встрече с Риммой Георгиевной, когда мы были на гастролях в Челябинске, она мне сказала: знаешь, никогда не сомневалась, что именно ты пойдешь. Были хорошие талантливые ребята, которые не остались в профессии, а по поводу тебя никогда сомнений не было – это твое!

Конфликт между чувством и разумом

- Сомнения, конечно,  нужны актеру. Но и бесстрашие тоже необходимо, чтобы решиться на какие-то поступки.  Что важнее? Что нужнее для актера?

-  Я считаю, что  очень нужна голова! Подкрепленная душой и сердцем, конечно, но главное – это мозги. По себе сужу: какая бы эмоция  не зашкаливала – решимость  или сомнения -  но в первую очередь я всегда думаю.  Это неправда, когда говорят, что артист должен быть не умнее собаки, то есть органичным и глупым.  Это абсолютная чушь. Потому что  сейчас, когда такая сложная режиссура, если артист без мозгов, то в профессии ему делать нечего.  Если ты не сможешь додумать то, что предлагает режиссер, то так и останешься флюгером, который  куда повернули, туда он и крутится бездумно.! 

- Раз уж мы заговорили о режиссерах, то, продолжая тему, с какими тебе интереснее работать? Даже не по именам, а по направлениям.

-  Вообще интересно с разными. Это еще некая проверка твоей профессиональности. Каждый раз, когда приезжает новый режиссер с новыми требованиями, ты себя спрашиваешь, а сможешь ли ему соответствовать? Иногда бывают разочарования, когда понимаешь, что ты можешь больше, чем он хочет, что ты понимаешь больше… Тогда скучно работать.  Он идет по поверхности, берет то, что видит, не копается в тебе.  А есть режиссеры, которые, наоборот, просто выворачивают тебя наизнанку.Тоже  удовольствия не доставляет, когда чувствуешь, что насилие над тобой моральное и эстетическое совершается. Ты все равно стараешься все выполнить.И радуешься, когда получается. Но сам процесс не доставляет удовольствия. Замечательно, когда есть интересная режиссерская мысль, когда тебя не заставляют, а дают тебе свободу  самой творить, самой придумывать, просто направляя в русло общего замысла. Иногда кажется, о, как классно я придумала! Но это не я придумала, это режиссер тебя направил, помог. Умные режиссеры берут актерские придумки, то, что спонтанно выплеснулось на репетиции и вплетают в канву своего действия. Вот такой процесс «по любви» мне больше нравится. 

- А у тебя есть какие-то актерские комплексы, что-то, что тебе кажется, у тебя не получится?

- Нет. Я давно к этому пришла, еще в студенческие годы. Просто однажды для себя решила: я могу все.  Владимир Иванович Сафонов когда-то сказал: ну, ты всеядная! Хотя долгое время меня эксплуатировали как лирическую героиню.  Но меня всегда тянуло к характерным ролям. Я не боюсь быть на сцене страшной – кривой, косой, я не боюсь над собой экспериментировать, мне наоборот, это доставляет удовольствие. И сейчас мне такие роли гораздо интереснее, чем ходить просто и разводить розово-голубые сопли.  И до сих пор я считаю: я могу все. Как – это уже дело процесса. Но всегда надо пробовать!

- А были роли, которые повлияли на твой характер? 

- Любая роль оставляет след в жизни. Не могу сказать, что позволяю ролям вмешиваться в свою жизнь.Скорее, благодаря этим ролям, яглубже понимаю реальную жизнь. На событиях из жизни персонажа ты проходишь некий урок, и потом в жизни это дает тебе некие ключики.  Самый первый такой опыт – это дипломный спектакль по пьесе Горького «Последние», где я играла Софью Коломийцеву, мать пятерых детей. Ее главное качество - терпимость, она всему ищет оправдание… Молодости свойственен максимализм, мне бы шашкой махать, а играю роль женщина, которая терпит, несет крест, примиряет детей, страдает из-за этого… Я помню, преподаватель мне (а мне в 20 лет!) говорит: Лена вы что, не понимаете, что значит быть матерью пятерых детей? Я говорю: нет, не понимаю… Но, глядя на маму, на других женщин многодетных, вдруг начинаю что-то на себя накручивать, набирать, и вдруг понимаю, вот оказывается, как сложно женщиной-то быть!  И потом мне часто говорили: Лена, ты такая серьезная для своих лет, тебе же 23 года, а ощущение, будто богатый опыт  за плечами. Но это не мой опыт!  На самом деле у меня была безбедная детская жизнь, я не познала никаких горестей и страданий, я не теряла близких в раннем возрасте. А этот опыт он пришел извне – я смотрела и запоминала. 

- Когда много играешь, неизбежно возникают штампы. У тебя есть какой-то иммунитет от них?

- Думать! Включать мозги! Я не хочу быть похожей на саму себя. Очень было сложно по молодости, потому что тогда меня использовали в одном ключе - все эти правильные героини «в розовый цветочек» -  просто никуда там особо не выпрыгнешь!  А сейчас у меня есть Мэри в «Боинге-Боинге», есть  Кэйт в «Калеке с острова Инишмаан»,Гонерилья в «Короле Лире», Кабато в «Хануме» – они все совершенно разные.  Для меня самая главная похвала, когда мне говорят: Слушай, мы тебя не узнали! Когда-то наш легендарный артист Владимир  Свечников пришел ко мне в антракте спектакля «Я имею право любить» и говорит:  Я долго не мог понять, что это за актриса - ну ладно, парик, костюм, но голос, повадки!..   Для меня это была высшая похвала – от народного артиста получить такую ошеломляющую оценку!  Без мозгов тут не обойдешься. 

По направлению к идеалу

- Есть ли у тебя актерские идеалы?

- Кумиров, наверное, нет.  В детстве были актрисы, которые мне нравились.  Они нравились мне потому, что они нравились моей маме, и она мне про них рассказывала.  Зинаида Кириенко, Элина Быстрицкая, Изольда Извицкая…  Это женщины - красивые, талантливые. А вот когда я столкнулась с профессией, для меня Инна Чурикова была таким эталоном профессионализма, таланта. При своей очень специфической внешности, я понимала, какая это глыба!И как она удивительно работоспособна! При личном соприкосновении с ней я в этом убедилась.  Я была студенткой третьего курса, она приехала В Челябинск на гастроли со спектаклем «Овечка». А для того, чтобы не возить с собой балетную группу, ее набирали  из студентов  или молодых актеров того города, куда приезжали.  Вот так я попала в этот спектакль и в течение трех дней мы его играли с двумя антрактами.  Ты играешь, а потом из-за кулис смотришь, как работают профессионалы.  Тогда я поняла, что с температурой под сорок можно работать так, что никто даже не поймет, что тебе плохо. Чурикова не прикрывалась этим, выходила и работала. Потом тихонечко умирала за кулисами, ее приводили в чувство, она выходила и дальше работала.  И это вызвало тогда такое уважение. Мы же все очень любим себя пожалеть:ох, болит, ох бедненькая я несчастненькая… Зритель ждет. Соберись и иди.

- Кто-то из великих актеров сказал, что актер должен произносить только чужой текст. А тебе скоро предстоит  произнести немало своего текста. Тебе действительно есть что сказать?

-  Сейчас другое время. Только чужой текст никому не интересен. Каким бы он ни был присвоенным, современная режиссура тяготеет к ому, что все больше и больше добавляется своего текста, от себя. Поэтому меня это не пугает. Я к этому готова. Я готова рассказать зрителю о том, какая я на самом деле. О том, что помимо моих ролей, помимо театра у меня есть еще другая жизнь. О том, что мои мысли и чувства иногда бывают глубже и обширнее, чем у моих персонажах, а иногда я думаю и чувствую совсем иначе. Ради этого, наверное, стоит однажды выйти на сцену и поговорить глаза в глаза.