Премьера в Русский театр почти до самого выпуска называлась «Рейвенскрофтские убийства», но создатели спектакля, вероятно, пожалели зрителей, которым это еще в кассе выговаривать. Теперь в афише значится - «Инспектор на десерт». 

Пьесу «Рейвенскрофт»  Don Nigro редко ставят под исходным «неговорящим» названием. В Хабаровске идет «Замок Рейвенскрофт», в Костроме – «Тайна семьи Рейвенскрфот», недавняя премьера в «Содружестве актеров Таганки» - «Это я его убила». Везде название подкреплено жанром, где есть слово «детектив» с вариациями – настоящий, иронический, чисто английский. В РДТ Владимир Золотарь поставил триллер, и вместе с новым названием получился хороший контраст: без жанрового обозначения кажется, что «Инспектор на десерт» - комедия положений, а вместе с ним из глубин афиши на зрителя начинают смотреть добрые глаза Ганнибала Лектера. 

Первое определение, которое хочется дать спектаклю – красивый. Нет, даже не так: божественно красивый, и прежде всего – за счет световой партитуры Александр Рязанцев. Светом в спектакле творится живопись: мрачные готические картины в синих отсветах, мягкий зимний вечер за окнами, и, наконец, визуальная кульминация спектакля – обнаженный и антично укрытый простыней мужчина на обеденном столе. Инспектор – буквально – на десерт. 

Инспектор Раффинг (Антон Петров) приезжает в поместье Рейвенскрофт, где произошло – предположительно – убийство. В любом случае, есть труп некоего Патрика, который был и за конюха, и за лакея, и за помощника по хозяйству, и за того, кем еще мог быть молодой красивый ирландец. Говорят, что Патрик упал с лестницы. Говорят, его столкнула гувернантка. Говорят, его видели на сеновале со служанкой. Говорят, он был любовником миссис Рейвенскрофт. Говорят, его убила несовершеннолетняя дочь хозяйки, Гиллиан. Всё, что говорят свидетельницы, не сходится у инспектора Раффинга в четкую картину. А он привык видеть мир четко: Раффинг в исполнении Антона Петрова – человек предельно рассудительный. Он входит в дом функцией: задавать вопросы, и ждет того же от остальных – давать ответы. Но рационализм Раффинга сталкивается со стихией чувственного, и для него она не менее опасна, чем винтовая лестница для бедолаги Патрика. 

Этот конфликт обозначается в первой же сцене: Раффинг допрашивает Марси, а она, перескакивая с клетки на клетку, как в детской игре, отвечает ему вопросом на вопрос. Зачем допрашивать? Зачем изобличать? Зачем наказывать? Противостояние сложнее и серьезнее, чем оппозиция «разум – чувство». Здесь речь скорее о столкновении двух взглядов на мир: один гарантирует ответы и законность, второй предполагает изменчивость и гибкость. 

В спектакле ощутим главный атрибут любого триллера – саспенс, напряженная неопределенность. Здесь все неустойчивое, зыбкое, в любой момент готово обернуться не тем, чем кажется. Поневоле начинаешь думать, что в рамках жанра органичным будет выглядеть почти что угодно: даже если домоправительница вдруг вытащит окровавленный тесак, малышка Гиллиан укусит инспектора в шею, а миссис Рейвенскрофт вытащит из декольте пистолет. Идет непрерывное внутреннее зрительское гадание: что происходит на самом деле? 

Когда видишь разноплановых героинь в доме, отрезанном от мира снегопадом, невольно возникает ассоциация с другим популярным детективом, но здесь женщин всего лишь пять, одна загадочнее другой. Миссис Рейвенскрофт (Елена Мишина) – обольстительная дама, у которой за фасадом темпераментной вдовушки – мощная сила. Такая миссис, глазом не моргнув, расправится с любым, кто станет ей всерьез неугоден. Уничтожит и стряхнет с каблука все, что останется от неудачника, вставшего у нее на пути. 

Похожей силой обладает и ее дочь Гиллиан (Анастасия Корень). Только миссис Рейвенскрофт уже умеет действовать в рамках общественного порядка, а Гиллиан юна и ей приличия ни к чему. Барышня – совершенно не то, чем кажется: она охотно играет в игру «Гиллиан нервная девочка, она нездорова, плохо отличает реальность от вымысла». Но чувствуется, насколько этот белокурый ангел умный и цепкий, и как хорошо она осознает свое право вести себя, как вздумается, говорить, что захочется, притворяться или быть искренней. 

Служанка Долли (Александра Новикова) в каком-то смысле – антипод Гиллиан: простая девушка, недалеко ушедшая от инстинктов. Даже в сцене допроса Раффинг действует не уговорами или угрозами, а подачками – за кусочек сахара Долли все выдаст и всех сдаст. Впрочем, свои секреты есть и у нее. Даже от миссис Френч (Ирина Дементова) – той самой домоправительницы, которая всегда знает о доме и его обитателях в разы больше хозяев. 

А начинается все с гувернантки Марси (Екатерина Саитова). Она и первый подозреваемый, и первый «соперник» инспектора на допросе: герои не раз сойдутся в эффектной мизансцене – друг против друга. Хотя о них в спектакле говорят – «вы похожи», и в этом есть доля истины, подтверждаемая развязкой. Что до самого Раффинга, то он явился в Рейвенскрофт героем классических детективов: элегантный, холодный, с импозантной сединой. Изначально персонаж старше актера, но в данном случае инспектора состарили скорее не реальные годы, а утрата и переживания. Раффинг Антона Петрова - «вещь в себе», внешне спокойный (до поры), но ясно дает понять, что спокойствие – выученное, а не природная данность. Это же подтверждает нервный жест – инспектор то и дело хватается за воротник, как будто воздуха не хватает. Предполагаемая буря в душе инспектора Раффинга коррелируется с одним из возможных смыслов спектакля, но об этом позже. Типаж, «возрастной» грим и глубокий баритон (только таким голосом и может разговаривать мужчина с романтической тайной) окончательно формируют целостный образ. 

Насчет того, что именно в спектакле происходит и в чем разгадка, у меня есть несколько версий, как расследовании. Дальше будет местами спойлерная часть, но невозможно удержаться и не порассуждать о трактовках. 

Первый вариант – самый очевидный, тот, который рисуют повороты сюжета: в замке произошел несчастный случай, похожий на убийство, инспектор не без труда докопался до истины, а по итогам расследования сделал свои выводы и совершил свой выбор. Но «Инспектор…» в РДТ не детектив, а триллер, значит, он не обязан быть рациональным. Поэтому мне намного больше нравятся другие версии, далекие от прямой внятной логики, столь любимой инспектором Раффингом. 

Гиллиан говорила, что видела в доме призрак. А что если пять женщин поместья Рейвенскрофт на самом деле – призраки? По примеру кентервильского привидения, они обречены вечно блуждать по замку, пока не найдется человек, способный им поверить? Ни мистер Рейвенскрофт, ни Патрик, ни предыдущий инспектор (инспекторы? Сколько их на самом деле было?) не были способны на эмпатию. А Раффинг оказался способен. Инспектор освободил их, и Марси, в свою очередь, предложила освобождение ему. Эту версию могла бы красиво закольцевать сцена со старинным фотоаппаратом, которым в начале первого действия Раффинг снимает подозреваемых, а в конце второго уже одна из женщин фотографирует инспектора. Призраков находят как раз на снимках с таких фотоаппаратов… 

А что если никакого поместья Рейвенскрофт на самом деле нет? Автор пьесы, Дон Нигро, говорит: «Инспектор Раффинг, продвигаясь по лабиринту, обнаруживает, что любое расследование рано или поздно становится расследованием самого себя». Для Раффинга у всего есть мотив, виновных необходимо наказывать, невиновных – освобождать. Но вот в жизни рационального человека происходит трагедия, которую он себе объяснить не в силах. Тогда попытка загнать хаос личных переживаний в строгую систему причинно-следственных связей превращается в видение, в пятерых химер и занесенный снегом замок. Оттуда нет выхода – ведь нет же выхода из плена собственного разума. То, что инспектор сознательно не допускал в свою жизнь – страсть, ревность, гнев, чувственность, – материализуется в подсознании столь оригинальным способом. Пять женщин, каждой из которых, возможно, не существует, заставляют Раффинга заглянуть внутрь себя. 

Автор: Irina Vinterle

Страница Irina Vinterle на Facebook