Мольер – один из столпов комической драматургии. Мало кто лучше него умел делать комедии. Именно делать, «изготовлять». Но, если честно, мне не очень интересен Мольер, как некий музейный экспонат. Его ценность не в этом. Ценность Мольера в том, как его тексты живут во времени и перекликаются с нашей эпохой.
Если говорить о «Тартюфе», то у меня такое ощущение, что эта пьеса сегодня стала еще более актуальной, чем когда Мольер ее писал. Она очень сегодняшняя по мирооощущению.
В начале работы над спектаклем я почти всегда предлагаю актерам сыграть в игру: взглянуть на историю, рассказанную в классической пьесе так, как будто это сегодняшний драматург написал про нас. И есть тексты, в которых некоторые детали, очень важные для автора, воспринимаются при таком переносе как анахронизмы. А есть тексты – и «Тартюф» из их числа, - которые могут быть перенесены в любую эпоху и любую среду. Дистанция из столетий только создает внутренний объем, рождает дополнительные смыслы. И тогда начинают проявляться какие-то вещи, может быть не столь очевидные 375 лет назад, но важные нам - здесь и сейчас.

Меня многое пробивает в этой истории. Начиная с современного отношения к церкви. К чему эти телетрансляции на весь мир, как первые лица страны присутствуют на всех религиозных праздниках? Для чего превращать церковь в инструмент пропаганды, в инструмент государственной идеологии? Еще не так давно церковь была таким укромным местом, куда можно было сбежать от греховности жизни и получить для себя серьезную духовную поддержку. Сейчас это превратилось почти в модный клуб. И сколько появилось людей, которые еще пару десятилетий назад о религиозности даже не задумывались, а сейчас буквально лоб разбивают в церкви! При этом огромное количество людей мыслящих и внутренне глубоко религиозных, эта, извините, я назову это «попса», - от церкви отпугнула.
Все это очень накладывается на пьесу «Тартюф». С чего вдруг умудренный сединами отец семейства, человек, который имеет какие-то серьезные личные заслуги перед властью, человек, которого никто не может упрекнуть в глупости, притаскивает к себе в дом по сути, «бомжа» с паперти? Я прямо могу представить себе такого нового русского, который в 90-е годы настрелялся, грешков прилично взял себе на душу, а потом понял, что есть такой очень простой и дешевый способ их замолить... Ужасная история, и совершенно из нашего времени.

Там в самой пьесе есть путаница: Тартюфа называют то лицемером, то ханжой. Но это же принципиально разные вещи! Лицемерие - это сознательное вранье, настоящее жульничество. А ханжество – это вранье неосознанное, когда человек вдруг начинает проповедовать какие-то ценности, которым сам не следовал еще недавно. Мне не очень хотелось рассказывать историю про Тартюфа-мошенника. В конце концов, историй про мошенников много, и есть более яркие. А у Мольера-то скорее об адских заблуждениях человеческих.
Очень хочется сделать историю такую, знаете, как у Гоголя. Вот у него есть Чичиков, и есть Хлестаков. Разница между ними принципиальна, хотя они и кажутся родственными персонажами. Но Чичиков – зло сознательное, а Хлестаков – неосознанное, такое: ой, меня куда-то понесло, ой меня тут так хорошо принимают!.. То же самое и наш Тартюф, которому валятся на голову какие-то дары совершенно внезапно, а он искренне верит, что это за его благость ему и воздается по заслугам.
Мне кажется, что так эта история становится более интересной и более сегодняшней. Потому что из тех, кто сегодня разбивает себе лоб в церкви - далеко не все делают это абсолютно лицемерно. Многим ведь кажется, что они и правда вдруг истинно уверовали.
Другое дело, что эти «веры» могут быть самые разные. К примеру, кто-то говорит: пиндосы сволочи и все беды от них... И верит в это! И пытается обратить в свою веру окружающих! Это вроде бы облегчает жизнь, а на самом деле просто снимает с нас личную ответственность.

Мы живем в очень странном обществе. Это история России такая: мы все наследники многовекового рабства. Раба, конечно, жалко. Но, в сущности, рабская психология порочна. Она заключается в том, что я не отвечаю за собственную судьбу, на это есть хозяин. А я что, я сам ничего не решаю. Пашу себе поле. Или не пашу, а пью горькую. А уж хозяин решит – наградить меня или высечь, убить или женить. Поэтому нам нужен царь-батюшка, и нужен враг, из-за которого все наши беды.
Мы все в этом живем. И когда вдруг мы оказываемся в ситуации необходимости собственного выбора, то чувствуем себя, мягко говоря, некомфортно. И в пьесе Мольера до смешного люди ответственность друг на друга пытаются спихнуть.

Или вот еще: почему Оргон так вцепился в этого Тартюфа? Это же самый большой вопрос и, наверное, самая большая тайна пьесы…
Мне кажется, это история человека задолбленного делами, зарабатыванием денег. А дом в это время под молодой женой – ведь очевидно, что она молодая, скорее ровесница детей, чем его. Ее все обожают, она звезда вечеринок. У нее прекрасная жизнь, вечный праздник. И Оргона это страшно бесит. Привести в дом Тартюфа - это такой бунт серьезного и мощного, с одной стороны, а с другой – ужасно инфантильного мужика, против собственного семейства. И Тартюф сам по себе вообще никого не волнует. Он просто, образно говоря, такая дубина, которой все домочадцы лупят друг друга. Это борьба-игра за то, кто в доме хозяин – очень инфантильная по сути. Но заигрываются и доигрываются герои до того, что теряют абсолютно все…
Мне показалось, что это тоже очень по-нашему: все всех используют, все всеми играют, все для всех – не более чем шахматные фигуры.

Меня всегда убивает, когда спрашивают – а вы в исторических костюмах будете играть? Каких? У Мольера же вообще все пьесы о его современниках написаны. И мольеровские актеры одевались так же, как сидящие в зале люди. Ну а мы почему во французских костюмах по моде 17 века должны играть? Это же бред! Чтобы оставаться адекватными Мольеру, мы как раз должны одеваться, как одеваются люди сегодня приходящие в театр.

Театр создает ментальность города. Есть города более открытые. То есть там зритель более открыт, там людям интересно увидеть на сцене что-то новое. А есть театры, куда зритель идет проверять свои соображения.
Слава Богу, тут все очень завит от самого театра и его верности собственной политики. Тут нельзя играть и вашим и нашим. Это опасная позиция: тут мы для продвинутых сыграем, а тут мы остальных ублажим. Лучше потратить немного больше усилий и сформировать своих зрителей. Зритель формируем, к счастью. Ижевск – большой город, с большим количеством учебных заведений. Правильно быть в этом смысле терпеливыми и выдержать этот бой. Для театра быть актуальным – это же в его природе.