#Новости театра
06 февраля 2020
0

Театральное счастье в чистом виде

Немного недавней истории. Почти три года назад, в апреле 2017-ого, коллектив Русского драматического театра Удмуртии приезжал на гастроли в Нижний Новгород, и в числе привезенных спектаклей были «Вечера на хуторе близ Диканьки» в постановке Петра Шерешевского. «Диканькой» закрывали гастрольную неделю. К тому моменту билеты «на Ижевск» невозможно было купить в буквальном смысле слова: в кассах тотальный sold out, зрители готовы стоять в проходах, сидеть на приставных стульях, висеть на люстре. Весь поклон – «Весну» Воплей Вiдоплясова от начала и до конца – зал Нижегородского театра Драмы не просто аплодировал стоя – публика танцевала, пела, свистела и подпевала не хуже, чем на рок-концерте. Город потом гудел еще несколько недель, люди, даже очень условно знакомые, находили друг друга в соцсетях по тегам и самозабвенно обменивались впечатлениями. Три часа абсолютного праздника, энергетический заряд, силой которого зрителя какое-то время «несет» по жизни дальше – вот что такое «Вечера…» РДТ – мало какие еще спектакли способны подарить такое же ощущение полноты радости жизни. Проверено на себе, и теперь, к счастью, уже дважды. В зимние каникулы я смотрела спектакль на его родной сцене, за время перерыва изрядно подзабыв детали, но помня главное: «Вечера…» - театральное счастье в чистом виде.



Тот случай, когда второй отзыв готова начать с тех же слов, что и первый, трехлетней давности. Итак, «если вы видели двух Гоголей на лыжах, танцующих чечетку, не спрашивайте потом, почему человека приматывают скотчем к табуреткам». И откуда взялись сразу два Гоголя, тоже не спрашивайте. Впрочем, для любопытствующих – они сошли с портретов в школьном классе, где Солоха только что закончила урок литературы, посвященный творчеству Николая Васильевича Гоголя, который «умер в Италии, но любил ее не поэтому».



Текст «Вечеров…» стал основой для постмодернистского театрального приключения: от дословного воспроизведения «по тексту» происходящее на сцене далеко, к настроению и духу первоисточника – ближе некуда. Цитаты, отсылки, музыкальные треки в диапазоне от «Дивлюсь я на небо» до Воплей Вiдоплясова, бойкий «народный» юмор, тонкие культурные аллюзии, абсурдные шутки, даже своего рода спецэффекты – все это органично сложилось в картину карнавального веселья: можно все и возможно тоже все. Театрально-гоголевские миры вольно сосуществуют друг с другом, объединенные фигурами авторов: из театра теней в прологе, разыгранного господами Гоголями, действие переносится в школу, где творчество классика раскладывается по всем законам сочинений восьмиклассников. А оттуда – в игрушечную зиму с домиками-самоварами, над трубами которых Николаи Васильевичи усердно раскуривают дым. Глубокие синие тени, свет маленьких окон, белый бумажный снег создают совершенно сказочную картинку: эквивалентом волшебству гоголевской прозы становится волшебство игрового театра. Зрителю предлагают выключить любой возможный скептицизм, и вместо него оживить детскую восприимчивость к условным чудесам сцены. Таких чудес предстоит немало, только успевай в них верить.



К вопросу о «верить» - главным принципом один из Гоголей провозглашает «магическое если бы» по Станиславскому. «Помилуйте, Николай Васильевич, были и помимо вас еще классики!» - поучает «старший» Гоголь «младшего», - «Вот, например, Константин Сергеевич…». Впрочем, используют «если бы» Николаи Васильевичи весьма своеобразно, делая его подспорьем для наивного театра: смешного, шумного, полного парадоксов и бесконечных сломов так толком и не возведенной четвертой стены. Ночь перед Рождеством – время, когда происходят самые невероятные события. Точно так же и в спектакле, чей жанр обозначен как «театральная фантазия», может случиться в принципе что угодно. Черт скачет на джамперах, а потом жалуется вперемешку на Гоголя и Вакулу и пытается искать сочувствия в зале. Собирается к психотерапевту. Конечно, выписали уродом с пятачком, и это «в то время, когда весь мир живет по законам толерантности»! Вакула выходит драться с Чубом, примотанный скотчем к двум табуреткам, вооруженный лопатой и гигантским резиновым молотком-«пищалкой». Из мешков, валяющихся на дороге, идет прямая трансляция, где все как положено: точка зрения властей, то есть, Головы, духовенства – отца Осипа, за простых граждан говорит козак Чуб, пытается вставить два слова оппозиция в виде нечистой силы. Кум, обнаруживший на дороге мешки, строит на них грандиозные планы, которые тут же и излагает, попутно иллюстрируя схематичными рисунками. Я не знаю, какой конкретно текст произносили предыдущие исполнители этой роли, Виталий Туев далеко не сразу от страуса и попа с кадилом на реке (не спрашивайте), через нефть и Илона Маска добрался-таки до кульминации «получим денег – отложим – пропьем!». Вообще эта сцена может быть простором для импровизации в духе фрагментов комедии дель арте: герою нужно дойти от ситуации А до ситуации Б, а какую околесицу он станет нести в процессе перехода – воля личной актерской фантазии. Встреча Вакулы с «императрицей» происходит у знаменитого памятника Екатерине II в Петербурге, и пусть высочайшая особа на поверку оказывается простой уборщицей, черевички для Оксаны у нее все-таки находятся. И «восхитительная ручка» тоже. Дверная. В стразах.



Примерно в таком духе проходит весь спектакль. Материя, его составляющая – игра, которая дает актерам свободу творчески хулиганить и с такой энергией увлекать зрителей, что в кресле сложно усидеть. На «Вечера…» можно стоячий партер продавать, как на концерты. А выше всей феерии – ирония, насмешливый взгляд режиссера, актеров, в конце концов, Гоголя. Гоголей – что бы ни происходило на сцене, авторы тут как тут: перешучиваются, спорят, будто бы слегка направляя историю, все норовящую буйно расплескаться шутками и постмодернистскими отступлениями, в нужное русло.



Возможность актерски развернуться получают все, до определенной степени даже дивчины и парубки, которые то уходят в полный отрыв под «Mishto» Gogol Bordello, то проводят свою дискотеку со сложными взаимоотношениями под «Стоят, девчонки, стоят в сторонке…». Как и положено гоголевским героям, все персонажи спектакля беспредельно обаятельны. Особенно черт (Радик Князев) – очаровательнее многих. Гоголи Михаил Солодянкин (Mihail Solodyankin) и Вадим Истомин образовывают харизматический дуэт, в котором один Николай Васильевич постарше и поувереннее, второй – моложе и наивнее. Красавица Оксана (Александра Мусихина) горделива и ослепительно хороша – она красуется перед зеркалом и почти не смущается, что зеркало в ответ пытается ей что-то доказать. В троице воздыхателей Солохи каждый из актеров заостряет и преувеличивает черты, чтобы получились запоминающиеся гротесковые характеры: упрямый и ворчливый Козак Чуб (Андрей Демышев), осторожный отец Осип (Николай Ротов), добродушный Голова (Алексей Агапов Alex Alex). Солоха Ирины Дементовой явилась из всего украинского фольклора сразу, включая анекдоты. Ее «выход в народ» - отдельное шоу, в особенности для тех зрителей, которые становятся непосредственной частью интерактива.



В череде буйно-развеселых сцен временами появляются лирические, лихая удаль первых оттеняет трогательную нежность вторых и наоборот. Вакула в исполнении Игоря Василевского – совсем другая история, чем Вакула Ивана Овчинникова, которого нижегородские зрители видели на гастролях. Он менее прямолинейный и более романтичный – кажется, что за таким все девки на селе побегут с криком – «милый, ну что ты, не топись, мой хороший, да с кем не бывает!». Одна из лучших сцен, построенных на контрасте с общим настроением спектакля, - кузнец перед «путешествием» в столицу. Выпив, Вакула начинает бегать по сцене с портативной колонкой, из которой доносится «Я не здамся без бою» Океана Эльзi, периодически и не всегда разборчиво подпевая. Сцена долгая, подробная, точно передающая соответствующие агрегатные состояния постепенно пьянеющего молодого человека. Смех смехом, а узнать в этом пошатывающемся страдальце кого-то хорошо знакомого или даже себя – проще простого. Да и не померещились ли Вакуле последующие приключения в пьяном бреду? Петербург, черевички, полет под увертюру из кинофильма «Два капитана»? Как, возможно, померещилась Оксане в кошмаре (не исключено, что навеянном коварными Гоголями) ожившая говорящая кровать. Театральный хоррор, как и многое все в этом спектакле, создан средствами достаточно простыми, но оттого смотрится только эффектнее.



Темпоритмы лирики и карнавала в финале соединяются: одновременно с безудержными танцами через пространство сцены медленно движутся вперед Вакула и Оксана – абсолютно серьезные. Вокруг них феерия, радостная вакханалия, а они оба пребывают в какой-то почти по-шекспировски грандиозной растерянности от пережитого. Хрупкая одновременность в моменте длится недолго, но успевает дать заключительной сцене и должную красоту, и глубину. А вскоре главные герои тоже станут частью общего праздничного веселья под «Весну», которую уже посреди зимы начинают нетерпеливо звать люди по-весеннему счастливые и влюбленные. 



Автор: Ирина Винтерле


https://www.facebook.com/irina.vinterle/posts/2743472632385659?__tn__=K-R">Оригинал статьи @Irina Vinterle

Мы будем рады узнать ваше мнение

События из жизни театра

Поздравляем с премьерой!

Спектакль «Папа» - первая премьера года и новая высота театра

20 февраля 2024
#Новости театра
Маленькие парижанки

Самые младшие участницы спектакля «Папа»

13 февраля 2024
#Новости театра
Классика глазами подростков

Конкурс эссе о спектаклях Русского театра среди педагогов общеобразовательных школ и лицеев

10 февраля 2024
#СМИ о театре
Дни весеннего обострения

Интервью Олега Сологубова газете «Известия УР»

10 февраля 2024
#СМИ о театре
Шекспир - на первом месте

О подготовке спектакля «Много шума из ничего» - новостной сюжет ТК «Моя Удмуртия»

09 февраля 2024
#Новости театра
Шумим, братец, шумим!

Фото Игоря Тюлькина с читки комедии Шекспира «Много шума из ничего»